Впервые: Волошин М. Стихотворения и поэмы. В двух томах. Общая редакция Б. А. Филиппова, Г. П. Струве и Н. А. Струве. Т. 1. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1982. С. XXXIII–CV. Печатается в сокращении по этому изданию.

Примечания:

1 Штейнер Р. Как достигнуть познания высших миров.
2 Ср. в СС: «Не противьтесь злому / Проникнуть в вас: / Всё зло вселенной должно, / Приняв в себя, / Собой преобразить» («Бунтовщик», 2, 36).
3 Ср. в СС: «…Как спазму страсти, / Извергшей семя / Всемирных всходов!» («Не ты ли…», 1, 234).
4 Святополк-Мирский Д. П. История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Начало статьи «Волошин»: «Если бы не его последние стихи о революции, Максимилиан Александрович Волошин, возможно, числился бы среди «малых поэтов»; но эти последние стихи так интересны, что тут не обойдешься простым упоминанием» (цит. по: Новосибирск: Изд-во Свиньин и сыновья, 2014 / Пер. с англ. Р. Зерновой. С. 687). См. далее, после биографических сведений: «Основная тема их (стихов о Революции. — Сост.) — концепция “святой Руси”, страны чистого христианского мистицизма, подавленного государством, которое, по Волошину, есть чуждое для Руси образование; 1917 год был стихийным рывком, усилием России освободиться от чужеземных оков. “Святая Русь” (из одноименной поэмы) не хочет быть царевной в царских палатах <…>.
Так самый западный и космополитический из русских поэтов построил теорию сверх-славянофильского квиетизма. Эти стихотворения (из сборника “Демоны глухонемые”, 1918) завоевали огромную популярность среди эмигрантов, многие из которых считают Волошина величайшим из живущих поэтов. Но этот анархический квиетизм не мешает их автору быть в наилучших отношениях с коммунистами. Его учение заключение в том, что все русские должны примириться и простить друг друга. Если они отказываются сделать это, он сделает это за них. Последняя его книга (“Стихи о терроре”, 1924) — обличение гражданской войны в том же примиренческом духе. Несмотря на жгучую актуальность этих стихов, нельзя не увидеть в конце концов, что они такие же холодные и академичные, как и ранние его сочинения. Россия и революция, Христос и Люцифер, Церковь и Интернационал — для него чисто эстетические сущности, необычайно интересные в своих сочетаниях, не менее значительные, чем Руанские витражи или миф об Атлантиде, но никак не связанные с практическими и сиюминутными вопросами» (с. 688–689).